Фрагменты из книга Жанны Фединой "Городская сумасшедшая."
Сны нашего человека в Америке.
В короткие хмурые ночи, в которые Сашок
проваливался, как в скользкую яму, ему стали являться
сны, связанные одной общей темой. И сны были гадкими.
То приснится, что стоит он, как Паниковский, в чёрных
очках на пересечении нью-йорской Мэдисон стрит, в
Манхеттене, и ленинградского Невского проспекта и
жалобно распевает вагонным побирушкой ленинских времён
на русско-английском:
Господин хороший, кинь хоть медный грошик.
И руку, некогда получавшую призы на Международных
музыкальных фестивалях, изящной ладошкой кверху держит.
Или другой сон из той же серии - намаявшись на
американских улицах, Сашок будто возвращается в свою
коммуналку - памятник угрюмой респектабельности
советского строительства, устраивается за столом на
общей кухне, а сердобольная соседка напротив
пристроилась, мутноватую слёзку из глазика пальчиком
добывает.
-Ах ты наш космополитёныш, - шепчет, - ах ты наш
бедолажка... Совсем отощал. Одна барабанная шкура. -И
под нос ему полную тарелку исходящую парком рассыпчатой
картошки сдобренную зажаренными, золотистыми свиными
шкворками подставляет. Вторую слёзку добывает. - Кушай,-
говорит,- нам уже полгода пенсию не платят, в аптеках
одно слабительное, а желудки и без него пустые.
Сашок было потянувшись к тарелке, засмущался:
последний кусок у старухи изо рта...
-А чего там, - утешает его пенсионерка, которой уже
не платят пенсию. - Ешь. У меня этого добра хватает:
старшенький мой из Белоруссии картошку прислал,
младшенький - шмат сала из-под Чернобыля. После аварии
на ЧЭС в Белоруссии теперь хорошие урожаи картошки, а
под Чернобылем в стадах скотина жирная, с двумя
головами по заливным гуляет. - Старушка помолчала,
потом подошла к двери, потянула за ручку - и не
бабулька вовсе, а аппетитная такая молодуха, на которой
ну ничегошеньки лишнего и которую Сашок вроде и впервые
видит, а вроде и нет, потому что глаза у неё от одной
знакомой, бедро от второй, ещё от какой-то багровая
родинка, будто спелая вишня, с интимного места свисает.
И абсолютно беззубый рот, как у самой последней
сашковой зазнобушки, переплюнувшей даже знаменитую
московскую Марселку, зарабатывающую по тысячи-полторы
за ночь у гостиницы "Москва": у Марселки нет четырёх
верхних резцов - у сашковой зазнобушки рот вообще без
единого зуба, потому как Кашпировский Толя на одном из
своих сеансов заметил, что у пациентки начался рост
третьего ряда зубов - вот в ожидании обновления
челюстей девушка выдернула всё из второго, в Нью-Йорк,
а уж после и Сашка по гостевой туда выцарапала...
Словом, не девка, а мичуринский гибрид -Дай я тебя
приласкаю, - предлагает гибрид и умащивается голыми
ягодицами на сашковых коленках.- Отощал без женской
ласки-то. Одна барабанная шкура. - Выискивает прореху
между ременным поясом и запавшим сашковым животом,
засовывает туда руку., ниже... Рука тёплая, ну совсем
точь в течь, как у той, которую Сашок знал накануне
своего улёта в Новый Свет. И требовательная. Всё замуж
хотела.. Чувствует Сашок, как в нём круче, круче
поднимается и прямо-таки воспаряет настроение... Но,
глядь, рассыпчатой картошки с сальцем и рентгенами нет.
И на коленях пусто. Одна рука в трусах копошится.
Проснулся. Тоже ничего. Ни картошки, ни сала, ни
повышенной радиации. Только рука...
Очень сильная Украина.
Я еду в город Харьков, в обыкновенный украинский
город, в котором теперь самые высокообразованные нищие
- бывшие учителя, инженеры одну знаю доктора
технических наук. Старенькие профессора тоже выходят на
улицы, устраиваются под стеночкой какого-нибудь давно
забывшего, что такое текущий ремонт и остро
нуждающегося в капитальном, дома, с надписью на
фронтоне
"Осторожно. Обвал". Надписи хорошо смотрятся рядом с
красочными рекламными вывесками на заморских языках,
назойливо предлагающих заморские продукты и напитки. И
порнографические кинофильмы. Дескать, знай наших -
вовсю идёт капитализация бывшей социалистической.
Старички выбирают самые броские рекламы и на их фоне
робко выставляют впереди себя руку. О том, что когда-то
они были цветом общества строящего коммунизм уже не
помнят и ведут себя так, как будто всегда под маской
благопристойности чувствовали себя наследственными
побирушками - жалобно заглядывают в глаза прохожим,
устраивают визгливые свары при дележе территории и
клиентов.
-Умрёте вы, уважаемый, как Ленин!-кричит один.-От
кондрашки помрёте, вот накажи меня бог, если не от
кондрашки!
-Почему как Ленин? - обижается его бывший коллега
по институтской кафедре марксизма - ленинизма и
политэкономии.-Почему вы всегда норовите обидеть меня
побольней, погаже, по непростой нее? Почему вы
считаете, что у меня, как и у Ленина, одна половина
мозга должна превратиться в зелёную жижу, а вторая в
сморщенный, сгнивший грецкий орешек на ниточке? Мои оба
полушария пока что в абсолютно полном порядке. Почему
со мной должно случится, как у Ленина? ..... .
-Шея у вас короткая, короткая, как у Ленина...Если
вслушаться в профессорскую перепалку, можно услышать в
этом частом повторении имени Владимира Ильича нечто
недоступное непосвященному циничное оскорбление. Но
большую часть своего рабочего времени побирушки стоят с
робко выставленной впереди себя интеллектуального труда
рукой в ожидании куска хлеба. Иногда им чего-нибудь
перепадает - то кусочек съестного, то мелкая копейка, а
то сорвавшийся кирпич с карниза разваливающегося
трухлявого строения. А однажды я наблюдала сценку -
интеллигентного вида женщина, чистенькая,
аккуратненькая, выворачивала перед таким же чистеньким
нищим свой пустой кошелёк со словами: -Самим есть
нечего. Нечего. Я врач - зарплату уже и не помню, когда
получала.
Даже старые облезлые коты в обыкновенном
украинском городе Харькове усовершенствовали науку
попрошайничества-один такой, который от бескормицы
лапы уже едва таскает , выбирается на самую большую
харьковскую площадь, Дзержинскую, медленно приближается
к людям, стоящим на гроллейбусной остановке, что
расположена рядом с лучшим на Украине памятником
нетленному пролетарскому вождю Владимиру Ильичу Ленину,
и начинает кому-нибудь из ожидающих троллейбус
пристально смотреть в глаза...
Кстати, как и обещал Ульянов-Ленин, теперь для его
ровесников и ровесников Октября все виды городского
общественного транспорта, кроме такси, бесплатные...
Да, значит про кота, что сам по себе ищет себе
прокорм - он начинает пристально смотреть в глаза.
Пристально и молча. Человек, в конце концов, не
выдерживает. Сперва ёрзает, но через время уже шарит у
себя по карманам, в сумке в поисках чего-нибудь
съедобного, но чаще всего ничего не находит, а тут
подходит троллейбус, и жертва бессовестного кошачьего
вымагательства благополучно укатывает прочь, а голодный
харьковский кот подкарауливает кого-нибудь следующего.
Охота продолжается. ...
И молодые.
А с другой стороны площади на охоту выходят
студенты. Один, по виду из братского Вьетнама, рядом с
моей скамейкой пристроился, на кларнете играет. Хорошо
играет. Наверное, из выпускного класса Харьковской
Консерватории, Кроме меня-ни единого слушателя, и вдруг
кепочка просяще у ног музыканта приземляется. Я,
стесняясь, опустила какую-то копейку-музыка заиграла
громче, благодарственно-победно. Через несколько минут
я с артистом опять встретилась-в продуктовом магазине.
На поданные мной гроши он покупал хлеб. Студентам
стипендии не платят.
Бывшая братская республика Украина на замке теперь
держит с Кавказом границу, чтоб такие, как я, но не
успевшие сбежать в Америку и оказавшиеся в
истребительной мышеловке, оттуда не улизнули - границы
прекрасно оснащены современнейшими отслеживающими
приборами и тех, кто сможет сейчас живым перебраться
через Большой Кавказский перевал и ступить на
украинскую землю в поисках спасения, ждёт автоматная
очередь на поражение. И мародёры -милиционеры на
украинских базарах. На харьковском я встретила двух
бывших сухумчан. В прошлом инженера. Они нелегалы со
всем из этого вытекающим -ни работы, ни прав, ни
перспектив. Запуганные, всё потерявшие люди, живущие с
ежеминутной угрозой депортации. Им ещё хуже, чем
вымирающей местной интеллигенции.
Предоблсовпрофа
Минуту за минутой в моём сне прокручивается тот
проклятый день, когда Судьба окончательно повернулась
ко мне задом - Председатель Облсовпрофа Абхазии всем
свои видом демонстрировал, что мой подготовленный с
таким тщанием доклад о производственном травматизме на
ткварчельских шахтах, ему, председателю, до лампочки
Ильича, оборвал доклад на полуслове, не извинился -
-Закрой дверь на замок.
Велел и тут же двинулся на меня с раскоряченными
руками и саморастегива-ющейся ширинкой. Я резвым
жеребчиком пробежалась вокруг председательского стола,
председатель старым мерином - за мной. Началась игра в
ловитки, но вскоре он выбился из сил, притомился и
сказал, гася одышку:
-Неправильно Вы себя ведете, товарищ Федина, не
думаете о своем служебном росте, о партии. Не советский
Вы человек.- Сказал тихо, но подслушивающие в его
кабинете, похоже, были из лучших, как и сам кабинет, по
замечательности не уступавший мзииному, словом, из
Преда могла получиться ещё та "палочка"! Не хуже
розиной, а уж Мзия, оставаясь целомудренной
девственницей, о такой могла бы только мечтать до самой
пенсии.
Но, как бы там ни было, буквально, на следующий день
совсем далекими от предовского кабинета людьми, громче,
чем когда-либо прежде, было произнесено:
-Антисоветчина. Не наш человек.
И покатил тут на меня неразбирающий, всё под собой
погребающий вал, беспощадный и неотвратимый, как
строительство коммунизма...
Не досмотрела, чем там кончилось: Лилитка cyen мне
мячик. По-собачьи если, так она уже особа весьма
преклонного возраста, а ведёт себя, как глупый щенок-то
мячик, то ёжик. И ничего не помнит, мне бы так... У
меня, к сожалению, хорошая, ничего не забывающая
память, и я опять, в который раз переживаю то, что
было, с одинаковым ужасом вспоминаю и о своем
коммунистическом прошлом и с той же гадливостью о
зарубежно-православном, с которым давно и навсегда
распрощалась. Мне в Торе многое и ближе и понятней, чем
в Христианском Новом Завете.
но я все равно всё ещё православная христианка с
отрёкшимся от меня духовным и крёстным отцом за океаном
и храмом только в душе. Никаких брёвен - одни рёбра.
Наверное, Варлам Шаламов имел в виду и меня, говоря о
брёвнах и рёбрах. Если вспоминаю о вместительном
особняке на 93 стрит, в Манхеттене, то только, как о
жутком кошмаре, на фоне которого даже психушечные
начинают приобретать светлые тона. Благодарность?.. За
что можно благодарить секту садо-мазохистов, которые от
Бога еще дальше, чем тюремно-дурдомовский атеизм? За
удовольствие? Но чтобы суметь удовольствие от
издевательств оценить, непременно надлежит быть или
садистом, или мазохистом, а во мне нет ни того ни
другого. Благодарность за трапезную, в которой я,
подыхая с голоду, съела кусок хлеба и тарелку наваристо-
жирного борща? Так за это я уже расплатилась.
Расплатилась более, чем достаточно и щедро, потому что
за три месяца моего вынужденного симбиоза с зарубежно-
церковными вурдалаками они столько под затравленную
собачёнку попили моей кровушки, что сдай я выпитую, как
донорскую, на полученную компенсацию, не напрягаясь,
смогла бы купить не только всех укрывающихся под
личиной православных христиан богоблудивых кровососов,
но и тот шикарный барский особняк, который, торгуя
Богом, эта нечисть приобрела себе в собственность и
приспособила для своих богомерзких нужд. "Господи!
Господи!" Правой молятся, левой в чужой карман
бесцеремонно лезут, а то в чужое горло вцепятся и ну
душить!
"Пресвятой чудотворец Сергий Радонежский, доколь
ты будешь терпеть надругательства над твоей святостью,
над твоим пречистым именем?! Доколь? Кто сподобил
сатанистов свой вертеп церковью Сергия Радонежского
обозвать?!" - вот с такой молитвой обратилась я к
своему покровителю. А он, который меня всегда прежде
слышал, слышал и помогал, вытаскивал из самых страшных
и немыслимых передряг, и сейчас, уверена, слышит, но
почему-то на этот раз не отвечает. Впрочем, пути
господни неисповедимы. И сам Господь своего сына отдал
на растерзанье быдлу, преподобный Сергий - свое имя. Не
нам. человекам, судить. Повторяю, я уже давно
расплевалась с Русской Зарубежной, если и вспоминаю о
ней, то в едином ряду с гэбистским сумасшедшим домом
иогиней Адой Петровной, но один эпизод в ней всё же
был относительно отрадным-встреча с христианским
диаконом Владимиром Русаком, хотя и она больше прошла
на минорных нотах.
-Что я могу? Я сам в приживалках - Ответил на мою
просьбу о помощи человек, перед именем которого в
уважении склоняли головы порядочные верующие и
неверующие бескрайней Российской империи и за ее
пределами. Человек, в котором все прекрасно -
внешность, поступки. Несгибаемый, мужественный, сильный
и большой человек, достойно прошедший через гебистские
издевательства. Талантливый писатель.
-Книгу мою украли. Не получил ни цента... Не
хочу... Ничего больше не хочу... Никаких контактов,
никаких действий, никаких надежд.
Владимир Русак меня накормил, сунул какие-то
деньги. Даже прикрикнул, чтобы взяла. Похоже, он отдал
всё, что имел сам, а я потом ещё долго вспоминала это
случайное и кратковременное общение с ЧЕЛОВЕКОМ и всё
задавалась вопросом, на который так и не смогла
ответить: чужое несчастье притупляет боль собственного
или удваивает?
Единственный поэт Земли Российской.
Я, как продавщица в могилевском гастрономе, одна.
Разве меня на всех хватит?! Нет, разумеется, не хватит,
как когда-то не хватило поэта Евтушенко на физиков-
лириков Сухумского физико-технического института,
которым он обещал в обмен на талонную снедь, выдаваемую
научным сотрудникам (раз в &»AS квартал на "4^
билетиков три выигрышных с правом выкупа полкиллограмма
сливочного масла) быть для них и Максимом Горьким,
подарившим миру Исаака Бабеля и Борисом Пастернаком,
давший человечеству Андрея Вознесенского.
Засекреченные поэты мечтали о славе, но вскоре
поняли, что хотя и пошел в коня корм - Евтушенко словно
бросил вызов самой Новодворской и стал жиреть не по
дням, а по часам, но ни Горьким, ни Пастернаком,
открывавших и поддерживающих таланты земли русской,
Евтушенко быть не в состоянии, потому, что Евтушенко -
это всего лишь Евтушенко, физики-лирики подкармливать
состязающегося с Новодворской своего соседушку
перестали и обиженный поэт вынужден был ездить аж в
город Сухуми на улицу Энгельса, в спецмагазин для
сотрудников КГБ, а ведь Женечка человек скромный,
лишний раз светится никогда не любил и, если имел
машину, так непременно побитую, а если женщину, так
тоже не первого разбора и не первой свежести, и такой
он скромный , может быть, из-за комплекса, который был
воспет в Агудзерах: "Страдал поэт, что кобели ему
дорогу перешли, и в этакой напасти, грешил, чго дело в
масти." Может из-за этого своего комплекса, собранные у
физиков-лириков вирши он назад возвращать не стал.
-Понятно-сказал один из обиженных. - Как Евтушенко
создаёт свои шедевры.
И даже оказавшись в безопасной американской дали,
рассказывая о погибших друзьях, абхазцах и грузинах,
Женечка избегает называть их по именам, а может, по
другой причине: мало кому из уважаемых и порядочных
людей дружба - при всей его знаменитости - Евтушенко
льстила, а народ кавказский - горячий народ, гляди,
неумершие родственники просто так придавить могут
примазывающегося в друзья ханурика, который всю свою
прошлую жизнь, как загребущее привидение бродил среди
собственного народа и говорил с разрешения и с чужого
голоса.
Не посмотрят и на то, что этот неизвестно какого
папы выползень, но с благоприобретёнными барскими
замашками высшего гебисткомиссарства, сейчас других
прежде понимая, что вовсю идёт советизация Америки,
весьма успешно и, практически, бесконкурентно осваивает
Соединенные Штаты. Одних публикаций своих на
награбленное в совках в США восемнадцать штук выдал.
Где уж за таким живчиком успеть тем, кто кроме своих
шкур ничего не успел спасти из - под обломков рухнувшей
совковой империи, да и было ли им кроме своих шкур что
спасать, в отличие от тех кто свой жизненный капитал
зарабатывал не на панели, если не на той самой, так на
политической и уголовной?! Где уж им, у которых вместо
потрёпанных от долголетия и часгого пользования
загранпаспортов советского образца справочки из дурдома
с уверениями, что предьявитель сей психическими
отклонениями не страдает, а пострадал по ошибке?! Где
уж им вместе с эмиграцией получившим обречённость никем
не быть услышанным?.. Молчи, подлая, молчи, зависть,
молчи...
Вон один мой сосед - старичёк, осатанев от
поэтических прибамбасов, с Евтушенко в заочной
сцепился дискуссии:
-Ты раболепствовал перед коммунистами и строил
коммунищзм! Тебя использовали!
-Ну, раболепствовал. Ну строил. Ну использовали.
-Чтоб в первых быть, ты , как крупнонесущая курица
зад себе рвал!
-Ну рвал.
-Интересный ты тип, с клиническими особенностями.
Беспринципный. Тебе запросто приспустить с себя портки
и прогуляться по Бодворку в людные часы. А что ты
сейчас делаешь среди врагов своих, среди буржуев?!
Сосед-старичёк думает, что выплюнув в
заключение свой вопрос, он загнал поэта в угол, и
невдовмёк ему, что тот, который был, раболепствовал,
строил, рвал и сейчас делает всё тоже, но уже в иной
ипостаси строит своё благополучие, рвёт у американцев,
потому что каждый торгует тем, что имеет и в
обстановке, какую может иметь, а там уж как получится
- вот и терпят удачники, когда какой-нибудь ещё
больший чем он плешак панибратски хлопает "лучшего"
поэта по плечу, зальёт глаза и поиглашает к себе в
задницу...
|